Трудно сказать, когда именно у нее сорвало последнюю планку: может, после того, как в руках рассыпалась фарфоровым крошевом последняя долбанная чашка, а может – наутро после очередного тяжелого, муторного сна, который и кошмаром-то не назовешь. В голове остались только туманные клочья серого марева пополам с обрывками полусмазанных образов, среди которых с завидной регулярностью повторялся один – черные волосы, зеленые глаза, яростный оскал, искрививший губы. Едва ли Кимура могла бы нарисовать ее по памяти, но узнала бы в любой толпе… если бы была уверена, что девчонка существует, что это не какой-то хитрый подсознательный переключатель, который в нее запихнули вместе с воспоминаниями, среди которых хрен поймешь какие настоящие, а какие – нет.
Нервная дрожь растекалась по телу медленным ядом, захватывала все больше и больше, пока Кимура думала, что держит все под контролем, и прорвалась наружу в самый неожиданный момент – разнесенную в кирпичную крошку стену придется отстраивать заново, хотя это было последним, что ее волновало. Куда больше ее интересовали те лоскуты ее памяти, которым не нашлось места на скупых строках, зашифрованных среди нолей и единиц личного файла Марии Альварес aka Кимуры, за шкирку вытащенной из застенок AIM, из навевающей смутные воспоминания колбы с перехлестьем трубок и проводов. За одно это стоило сказать спасибо Щ.И.Т.у, но почему-то не получалось – может, потому, что где-то за той чертой осталась безлико-выразительная девчонка, в которой ей чудился утраченный когда-то reason d`etre?
Где-то на этом этапе, задумчиво рассматривая красное крошево кирпичной кладки под ногами, Кимура поняла, что с нее хватит. Возможно, ничего бы этого не было – несвоевременной самоволки из рядов Щ.И.Т.а, неурочного визита в архивы, непредвиденной встречи с Бартоном, перевернувшей с ног на голову все ее представления о реальности, - если бы в свое время один боевой командир не предложил ей перейти на темную сторону силы, разбивая вдребезги всю ее немирно-размеренную жизнь полевого агента на службе у правительства.
Самым ужасным было то, что ей нравилось. Ей, черт бы побрал этого Рамлоу с его долбанной, совершенно несвоевременной правдой, действительно нравилось быть этим самым агентом, нравилось чувствовать себя защитником человечества от скрытых и неведомых угроз, о которых простые люди и не догадываются, нравилось осознавать, что она делает нечто важное для этой страны, нравилось быть нужной – действительно нужной, полезной и в какой-то степени этим же правительством уважаемой! Узнать чистую, но не такую уж приглядную правду при всем цинизме Кимуры было сродни пробуждению от сладкого сна в самом темном подвале заброшенной многоэтажки в сердце Гарлема с исколотыми венами и дрожью ломки на подходе.
Вот только эта правда была как письмо без обратного адреса: не откажешься и в морду не швырнешь, остается только распечатать и по букве разбирать корявый неразборчивый почерк, перескакивая через помарки и нечитаемые каракули на одной только интуиции, пока наконец не смиряешься с тем, что уже успел узнать. Помимо смирения можно было еще всеми правдами и неправдами высчитывать по штампам весь путь злосчастного конверта из штата в штат, от границы к границе, и так до исходной, лихорадочно перебирая в уме каждого, кто мог наклеить марку и опустить письмо в ящик – если иметь достаточно желания и немного терпения. Желания у Кимуры было достаточно, а терпения еще больше, потому что временем она ограничена не была.
В конце концов, даже в жизни беглеца и персоны нон грата есть свои преимущества: уходишь всегда быстро и налегке.
Как оказалось, с памятью или без, но таланта встать на след Кимура не утратила: в беспорядочной мешанине нитей, в которых не разобрался бы любой другой, мелькнул до боли знакомый призрачный след, пропал, и снова возник, хотя оборвать его пытались не единожды и довольно профессионально. Наверное, это было одним из тех умений, однажды намертво вбитых в подкорку, которые не исчезают никогда – видеть этот след, нюхом чуять и гнать свою добычу до края земли и за самый край. То, что добыча была зубаста, матера и больше походила на изрядно потрепанного, но тем более осторожного, пса, ее нимало не смущало.
След вел от Ванкувера и на север, путаной цепочкой по канадским снегам, и сырой запах тали пополам с вымороженной до хруста хвоей будил в душе что-то неясно-томительное и болезненное одновременно, до хруста на зубах и мутной, тяжелой досады, поднимающей со дна густой вязкий ил.
До впавшего в оцепенение зимней спячки городка, основанного не то местными лесорубами, не то потомками золотоискателей, добраться было непросто, если не знать, что именно ищешь – такой легко пропустить, взяв на пару градусов на восток или на север за сотню миль до него. Его и городком назвать язык не поворачивался, так, медвежий угол в кленовых пущах, где из магазинов два лотка, три ларька и один сравнительно крупный супермаркет, где всегда можно взять в долг, потому что все вокруг друг друга знают. Где-то здесь, среди типовых зданий и скрывался тот, кто мог оказаться Броком Рамлоу, и упускать этот шанс Кимура не собиралась.
Точка невозврата колотилась под горлом частым перестуком, когда она мягко надавила на дверь – и та отозвалась негромким скрипом, открываясь. Предчувствие вопило истошным криком, но ничего не могло поделать против необходимости разведать территорию: даже если Рамлоу и не было свойственно такое беспечное отношение к собственной безопасности, оно могло быть ничем иным, как завуалированным приглашением или даже неприкрытой самоуверенностью.Вот только пойманная краем глаза фигура Броку точно не принадлежала – не та пластика движений, не то телосложение, все не то… особенно гнетущее ощущение угрозы, давящей на психику, а психика Кимуры авторитет Рамлоу выдерживала без особого ущерба для привычного поведения.
Она инстинктивно вскинула пистолет – пусть она и предпочитала контактный бой, но что-то явно подсказывало ей, что нежданный гость может исчезнуть раньше, чем она сделает шаг, а вот нажать пальцем она всегда успеет.
- Стоять на месте, приятель! Ты кто такой и какого хера здесь делаешь?!